«И ДУША МОЯ ЗАТРЕПЕТАЛА...!»
01.07.2003 00:00
На ней представлены 13 картин из его коллекции: работы Кандинского, Малевича, Татлина, Родченко и других мастеров, а также наброски, рисунки, письма, книги, фотографии, плакаты и другие документы периода 1900-1930 гг., когда родилось новое направление в жипописи - авангард, картины которого собирал Костакис.
Георгий Дионисович Костакис родился в Москве в греческой семье. Его отец был богатым торговцем табаком, но в революцию потерял все. По этой причине маленький Георгий не получил систематического образования и на всю жизнь остался самоучкой. Однако у него был Дар. Дар Божий чувствовать и понимать прекрасное. Видеть и предвосхищать то, что не видели и не понимали другие.
Как он пишет в своих воспоминаниях, изданных в Москве, мальчиком его часто водили в храм Димитрия Салунского, который потом разрушили большевики. Сияющие золотом парчевые ризы священников, изумительной красоты фрески, ангельские голоса хора певчих произвели на чувствительную душу маленького грека неизгладимое впечатление. Он уже тогда почувствовал неодолимую тягу к прекрасному.
А Москва в те годы напоминала Клондайк в годы золотой лихорадки. Комиссионные магазины и специальные пункты Торгсина ломились от сокровищ, конфискованных из особняков аристократов и у буржуазии. А некоторые, те кто уцелел от смертельного «красного колеса», сами несли туда последние кольцы и браслеты, спасаясь от голода. Цены на все были очень низкие, так как уже не было опытных оценщиков и никто не знал подлинную стоимость антикварных вещей, а во-вторых, власти требовали, чтобы все товары «были доступны советским трудящимся».
Однако «трудящиеся», конечно, не покупали картины и бриллианты. Это делали иностранные дипломаты и сотрудники торговых миссий. Они чемоданами лихорадочно скупали драгоценные сервизы из царских дворцов, шкатулки Фаберже, картины старинных мастеров, тонкие голландские кружева, золото и столовое серебро. Все это потом вагонами вывозили за границу. Особенно старался «друг Ленина», будущий американский миллиардер Арманд Хаммер. В обмен на поставки пшеницы для голодающих, он ходил по Эрмитажу и пальцем тыкал в картины Рембрандта, Рубенса, которые потом снимали со стен, грузили и эшелонами вывозили за океан. Шло беспримерное в мировой истории разграбление художественных сокровищ России.
Костакис, у которого был греческий паспорт, устроился на работу шофером в канадское посольство. Зарплату он получал небольшую, но в долларах, что давало ему возможность не только покупать хлеб с маслом, но и тоже ходить по комиссионным и приобретать картины. Сначала молодой грек увлекся голландцами. Но вот однажды в одном доме впервые увидел картины нового тогда направления - советского авангарда.
- Кажется, - вспоминает Костакис, - это были полотна Любови Поповой. Меня поразили необычные формы, яркие краски. Я сразу купил их, принес домой и повесил на стену. Мне показалось, что стены моей комнаты вдруг раздвинулись и в них ворвалось яркое солнце. И душа моя затрепетала... Я понял, что теперь буду собирать один только авангард!
Как одержимый, грек Костакис носился по Москве и посюду выискивал и покупал картины советского авангарда. Тогда их никто не ценил, художники голодали, их работы никто не покупал. Костакис рылся в пыльных чуланах, на дачных чердаках, находил полотна, которые стелили вместо клеенки на кухнях коммунальных квартир. И покупал, покупал! Если не хватало денег, снимал с жены шубу и кольца и относил их в ломбард. «Грек-чудак», который собирает никому не нужный хлам, пренебрежительно называли его между собой маститые московские коллекционеры.
Однако «грек-чудак» твердо верил, что советский авангард – великое искусство и будущее – за ним. Скоро в его московской квартире скопилось около 5 тысяч полотен авангардистов: Малевича, Кандинского, Родченко, Татлина, Любови Поповой, Филонова, Клюна и других. Между тем в мире отношение к авангарду стало постепенно меняться, его начали ценить. В министерство культуры СССР стали один за другим приходить запросы из лучших музеев мира: пришлите к нам на выставку такую-то картину советского авангардиста. Мы хорошо заплатим! Чиновники бросались ее искать и оказывалась, что она - в частной коллекции у... грека Костакиса!
И тут все поняли, что скромный шофер канадского посольства, который уже дослужился до завхоза, обладает невероятными сокровищами. Найденные им на чердаках и в подвалах холсты стоили уже миллионы.
Вот парадокс: чопорные послы канадского посольства в Москве, при которых грек Костакис трудился в качество скромного служащего, потом гордились своим знакомством с ним. Для некоторых он вообще стал настоящим благотворителем. Еще бы! Подарил одну-две «картинки», позволившие им потом сказочно разбогатеть. А посол Робертс после ухода в отставку написал о Костакисе книгу.
Увы, нет пророка в своем отечестве! К Костакису, на проспект Вернадского в Москве ринулись коллекционеры и любители живописи со всего мира. В его квартире началось настоящее столпотворение: сенатор Эдвард Кеннеди, миллиардер Дэвид Рокфеллер, послы, директора крупнейших музеев мира, академики и искусствоведы буквально ломились в скромное жилище, от пола до потолка, увешанное картинами.
Однако такие «несанкционированные» сборища «у кого-то грека» вызвали у властей подозрение. У дома Костакиса появились черные «Волги» с молчаливыми людьми в штатском. А в те годы это были не шутки. Кто-то поджег его дачу в Баковке, где в огне погибли сотни полотен и рисунков, в том числе гениального Анатолия Зверева.
Кстати, этого Зверева – настоящего гения живописи – Костакис буквально спас от запойного пьянства. Тот создавал картины оригинальным методом: макал веник в ведро с краской и в одно мгновение малевал гениальные портреты.
Разумеется, что в СССР официальные инстанции его не признавали. Первым оценил и сохранил для истории его картины только грек Костакис. Георгий Дионисович вообще утверждал, что даже Пикассо, как рисовальщик, по сравнению с русским Зверевым, – ничто.
- Каждое его прикосновение к холсту драгоценно! – уверял он.
Однако слежка и преследования не прекращались. И семья Костакиса – а у него было четверо детей – решила уехать. Казалось, какая проблема? Ведь у Костакиса имелся греческий паспорт. Но в те времена покинуть СССР было труднее, чем слетать на Луну. Разрешение, в конце концов, дал могущественный тогда глава КГБ, сам тайный коллекционер-любитель, Юрий Андропов.
80 процентов своей бесценной коллекции Костакис оставил в дар Третьяковской галерее, а оставшееся ему разрешили увезти из Москвы с собой. Отбор делали лучшие эксперты Третьяковки и министерства культуры.
Тут надо прямо сказать: если бы не грек Костакис, то все эти сокровища, что ныне хранятся в Третьяковке, давно бы тайком вывезли из России в багаже дипломатов. Точно также, как ограбили Россию сразу после революции. Гениальный грек первый оценил, собрал и спас советский авангард, который сегодня признан во всем мире, как одно из важнейших направлений живописи ХХ века. И в этом его неоценимая историческая заслуга перед русским искусством.
Я был первым, еще советским тогда журналистом, который посетил всеми забытого Костакиса в Афинах. До этого его имя для советской печати было запретным, как и всех других «отщепенцев», что навсегда покидали СССР. Но тоталитарный режим уже слабел и я рискнул зайти к «запретному эмигранту», несмотря на «предостережения» из посольства. Георгий Дионисович сильно болел и почти все время лежал на диване.
- Эх, налей-ка нам, Зина, водочки! – попросил он жену. – А то здесь и выпить-то не с кем, греки одни кругом! – горько пожаловался оказавшийся не у дел бывший московский коллекционер. Больше всего в жизни он ценил посиделки с друзьями на кухне с «чайком».
Георгий Дионисович выпил, молодо крякнул, озорно подмигнул и закурил запретную для него сигарету:
Начинаем веселиться,
Начинаем песни петь,
Разрешите для начала
На х... валенок надеть!
Любитель озорных русских частушек Костакис всегда считал, что у него две родины: Россия и Греция и мечтал создать в Москве свой музей авангарда, куда хотел поместить всех своих «детей», как он называл картины своей коллекции. Просил у московских властей выделить участок для строительства, но ему наотрез отказали.
В Греции коллекционер, оставшись без своих любимых «детей», сильно тосковал. И вот чудо: в возрасте 60 лет он сам взял кисть в руки и неожиданно для всех стал художником. Последние годы он рисовал уже лежа в кровати. Специалисты высоко оценивают картины грека Костакиса, который никогда сам не учился живописи. У него их предлагали купить некоторые крупные музеи, но коллекционер отказался. Он не считал себя художником, а только собирателем.
На одной из его картин изображен концлагерь в Котласе. В нем сидел его брат, спасти которого вздумал Костакис.
- Брат передал мне письмо, в котором писал, что «загибается» в лагере от голода. Вот я и поехал его спасать...
И вот представьте себе: СССР, разгул сталинского террора, а грек Костакис отправляется в концлагерь спасать брата! Но самое невероятное не только то, что он сумел с греческим паспортом добраться до Котласа, но что сумел увидеть и помочь брату!
Когда Георгий Дионисович добрался до Котласа и ходил вокруг лагеря, огороженного колючей проволокой, то случайно повстречался с охранником. Был сильный мороз и тот повел меня к себе в сторожку обогреться.
- Выпили водочки, - вспоминал Костакис, - и я рассказал охраннику про своего брата. А тот почему-то мне сразу поверил и провел в лагерь, хотя сам сильно рисковал! Так я смог повидать брата и передать ему продукты... Эх, такое могло быть только в России!
Уже перед самой смертью, после моей первой в СССР публикации в газете «Советская культура», когда о забытом Костакисе впервые услышали любители живописи в Москве, он получил письмо из Третьяковской галереи, где его произвели в число ее «друзей». Имя выдающегося коллекционера стало постепенно возвращаться в СССР из небытия.
Но было уже поздно, скоро Костакис умер. Его похоронили на Первом афинском кладбище, недалеко от могилы археолога-самоучки Генриха Шлимана – другого прославившегося на весь мир охотника за сокровищами искусства.
Не увидел Костакис градиозной выставки его коллекции, которую провели в Афинской пинакотеке. На ее открытие собрались галерейщики и директора музеев со всего света. Об этом крупном событии в мире искусств много писали, издали специальные книги и сборники. Но мировое признание пришло слишком поздно. Увы, такова печальная участь многих гениев.
Вечерний, сизокрылый
Благословенный свет!
Я словно из могилы
Смотрю тебе вослед.
Писал гениальный русский поэт Арсений Тарковский. Так и гениальный греческий коллекционер Костакис уже только из могилы смог увидеть сияние своей славы и признание во всем мире.
После смерти Георгия Дионисовича его семья передала оставшуюся часть коллекции греческому государству и ее разместили в Музее сосовременного искусства в Салониках. Эти картины и смогут увидеть сейчас любители живописи на выставке «Искусство плюс Утопия».
Владимир Малышев. Афины.
"Российский вестник"
«И ДУША МОЯ ЗАТРЕПЕТАЛА...!»
«Искусство плюс Утопия» - так называется выставка, которая открылась в Салониках в галерее «Апотики-2». Она посвящена 90-летию со дня рождения гениального греческого коллекционера из Москвы Георгия Костакиса.На ней представлены 13 картин из его коллекции: работы Кандинского, Малевича, Татлина, Родченко и других мастеров, а также наброски, рисунки, письма, книги, фотографии, плакаты и другие документы периода 1900-1930 гг., когда родилось новое направление в жипописи - авангард, картины которого собирал Костакис.
Георгий Дионисович Костакис родился в Москве в греческой семье. Его отец был богатым торговцем табаком, но в революцию потерял все. По этой причине маленький Георгий не получил систематического образования и на всю жизнь остался самоучкой. Однако у него был Дар. Дар Божий чувствовать и понимать прекрасное. Видеть и предвосхищать то, что не видели и не понимали другие.
Как он пишет в своих воспоминаниях, изданных в Москве, мальчиком его часто водили в храм Димитрия Салунского, который потом разрушили большевики. Сияющие золотом парчевые ризы священников, изумительной красоты фрески, ангельские голоса хора певчих произвели на чувствительную душу маленького грека неизгладимое впечатление. Он уже тогда почувствовал неодолимую тягу к прекрасному.
А Москва в те годы напоминала Клондайк в годы золотой лихорадки. Комиссионные магазины и специальные пункты Торгсина ломились от сокровищ, конфискованных из особняков аристократов и у буржуазии. А некоторые, те кто уцелел от смертельного «красного колеса», сами несли туда последние кольцы и браслеты, спасаясь от голода. Цены на все были очень низкие, так как уже не было опытных оценщиков и никто не знал подлинную стоимость антикварных вещей, а во-вторых, власти требовали, чтобы все товары «были доступны советским трудящимся».
Однако «трудящиеся», конечно, не покупали картины и бриллианты. Это делали иностранные дипломаты и сотрудники торговых миссий. Они чемоданами лихорадочно скупали драгоценные сервизы из царских дворцов, шкатулки Фаберже, картины старинных мастеров, тонкие голландские кружева, золото и столовое серебро. Все это потом вагонами вывозили за границу. Особенно старался «друг Ленина», будущий американский миллиардер Арманд Хаммер. В обмен на поставки пшеницы для голодающих, он ходил по Эрмитажу и пальцем тыкал в картины Рембрандта, Рубенса, которые потом снимали со стен, грузили и эшелонами вывозили за океан. Шло беспримерное в мировой истории разграбление художественных сокровищ России.
Костакис, у которого был греческий паспорт, устроился на работу шофером в канадское посольство. Зарплату он получал небольшую, но в долларах, что давало ему возможность не только покупать хлеб с маслом, но и тоже ходить по комиссионным и приобретать картины. Сначала молодой грек увлекся голландцами. Но вот однажды в одном доме впервые увидел картины нового тогда направления - советского авангарда.
- Кажется, - вспоминает Костакис, - это были полотна Любови Поповой. Меня поразили необычные формы, яркие краски. Я сразу купил их, принес домой и повесил на стену. Мне показалось, что стены моей комнаты вдруг раздвинулись и в них ворвалось яркое солнце. И душа моя затрепетала... Я понял, что теперь буду собирать один только авангард!
Как одержимый, грек Костакис носился по Москве и посюду выискивал и покупал картины советского авангарда. Тогда их никто не ценил, художники голодали, их работы никто не покупал. Костакис рылся в пыльных чуланах, на дачных чердаках, находил полотна, которые стелили вместо клеенки на кухнях коммунальных квартир. И покупал, покупал! Если не хватало денег, снимал с жены шубу и кольца и относил их в ломбард. «Грек-чудак», который собирает никому не нужный хлам, пренебрежительно называли его между собой маститые московские коллекционеры.
Однако «грек-чудак» твердо верил, что советский авангард – великое искусство и будущее – за ним. Скоро в его московской квартире скопилось около 5 тысяч полотен авангардистов: Малевича, Кандинского, Родченко, Татлина, Любови Поповой, Филонова, Клюна и других. Между тем в мире отношение к авангарду стало постепенно меняться, его начали ценить. В министерство культуры СССР стали один за другим приходить запросы из лучших музеев мира: пришлите к нам на выставку такую-то картину советского авангардиста. Мы хорошо заплатим! Чиновники бросались ее искать и оказывалась, что она - в частной коллекции у... грека Костакиса!
И тут все поняли, что скромный шофер канадского посольства, который уже дослужился до завхоза, обладает невероятными сокровищами. Найденные им на чердаках и в подвалах холсты стоили уже миллионы.
Вот парадокс: чопорные послы канадского посольства в Москве, при которых грек Костакис трудился в качество скромного служащего, потом гордились своим знакомством с ним. Для некоторых он вообще стал настоящим благотворителем. Еще бы! Подарил одну-две «картинки», позволившие им потом сказочно разбогатеть. А посол Робертс после ухода в отставку написал о Костакисе книгу.
Увы, нет пророка в своем отечестве! К Костакису, на проспект Вернадского в Москве ринулись коллекционеры и любители живописи со всего мира. В его квартире началось настоящее столпотворение: сенатор Эдвард Кеннеди, миллиардер Дэвид Рокфеллер, послы, директора крупнейших музеев мира, академики и искусствоведы буквально ломились в скромное жилище, от пола до потолка, увешанное картинами.
Однако такие «несанкционированные» сборища «у кого-то грека» вызвали у властей подозрение. У дома Костакиса появились черные «Волги» с молчаливыми людьми в штатском. А в те годы это были не шутки. Кто-то поджег его дачу в Баковке, где в огне погибли сотни полотен и рисунков, в том числе гениального Анатолия Зверева.
Кстати, этого Зверева – настоящего гения живописи – Костакис буквально спас от запойного пьянства. Тот создавал картины оригинальным методом: макал веник в ведро с краской и в одно мгновение малевал гениальные портреты.
Разумеется, что в СССР официальные инстанции его не признавали. Первым оценил и сохранил для истории его картины только грек Костакис. Георгий Дионисович вообще утверждал, что даже Пикассо, как рисовальщик, по сравнению с русским Зверевым, – ничто.
- Каждое его прикосновение к холсту драгоценно! – уверял он.
Однако слежка и преследования не прекращались. И семья Костакиса – а у него было четверо детей – решила уехать. Казалось, какая проблема? Ведь у Костакиса имелся греческий паспорт. Но в те времена покинуть СССР было труднее, чем слетать на Луну. Разрешение, в конце концов, дал могущественный тогда глава КГБ, сам тайный коллекционер-любитель, Юрий Андропов.
80 процентов своей бесценной коллекции Костакис оставил в дар Третьяковской галерее, а оставшееся ему разрешили увезти из Москвы с собой. Отбор делали лучшие эксперты Третьяковки и министерства культуры.
Тут надо прямо сказать: если бы не грек Костакис, то все эти сокровища, что ныне хранятся в Третьяковке, давно бы тайком вывезли из России в багаже дипломатов. Точно также, как ограбили Россию сразу после революции. Гениальный грек первый оценил, собрал и спас советский авангард, который сегодня признан во всем мире, как одно из важнейших направлений живописи ХХ века. И в этом его неоценимая историческая заслуга перед русским искусством.
Я был первым, еще советским тогда журналистом, который посетил всеми забытого Костакиса в Афинах. До этого его имя для советской печати было запретным, как и всех других «отщепенцев», что навсегда покидали СССР. Но тоталитарный режим уже слабел и я рискнул зайти к «запретному эмигранту», несмотря на «предостережения» из посольства. Георгий Дионисович сильно болел и почти все время лежал на диване.
- Эх, налей-ка нам, Зина, водочки! – попросил он жену. – А то здесь и выпить-то не с кем, греки одни кругом! – горько пожаловался оказавшийся не у дел бывший московский коллекционер. Больше всего в жизни он ценил посиделки с друзьями на кухне с «чайком».
Георгий Дионисович выпил, молодо крякнул, озорно подмигнул и закурил запретную для него сигарету:
Начинаем веселиться,
Начинаем песни петь,
Разрешите для начала
На х... валенок надеть!
Любитель озорных русских частушек Костакис всегда считал, что у него две родины: Россия и Греция и мечтал создать в Москве свой музей авангарда, куда хотел поместить всех своих «детей», как он называл картины своей коллекции. Просил у московских властей выделить участок для строительства, но ему наотрез отказали.
В Греции коллекционер, оставшись без своих любимых «детей», сильно тосковал. И вот чудо: в возрасте 60 лет он сам взял кисть в руки и неожиданно для всех стал художником. Последние годы он рисовал уже лежа в кровати. Специалисты высоко оценивают картины грека Костакиса, который никогда сам не учился живописи. У него их предлагали купить некоторые крупные музеи, но коллекционер отказался. Он не считал себя художником, а только собирателем.
На одной из его картин изображен концлагерь в Котласе. В нем сидел его брат, спасти которого вздумал Костакис.
- Брат передал мне письмо, в котором писал, что «загибается» в лагере от голода. Вот я и поехал его спасать...
И вот представьте себе: СССР, разгул сталинского террора, а грек Костакис отправляется в концлагерь спасать брата! Но самое невероятное не только то, что он сумел с греческим паспортом добраться до Котласа, но что сумел увидеть и помочь брату!
Когда Георгий Дионисович добрался до Котласа и ходил вокруг лагеря, огороженного колючей проволокой, то случайно повстречался с охранником. Был сильный мороз и тот повел меня к себе в сторожку обогреться.
- Выпили водочки, - вспоминал Костакис, - и я рассказал охраннику про своего брата. А тот почему-то мне сразу поверил и провел в лагерь, хотя сам сильно рисковал! Так я смог повидать брата и передать ему продукты... Эх, такое могло быть только в России!
Уже перед самой смертью, после моей первой в СССР публикации в газете «Советская культура», когда о забытом Костакисе впервые услышали любители живописи в Москве, он получил письмо из Третьяковской галереи, где его произвели в число ее «друзей». Имя выдающегося коллекционера стало постепенно возвращаться в СССР из небытия.
Но было уже поздно, скоро Костакис умер. Его похоронили на Первом афинском кладбище, недалеко от могилы археолога-самоучки Генриха Шлимана – другого прославившегося на весь мир охотника за сокровищами искусства.
Не увидел Костакис градиозной выставки его коллекции, которую провели в Афинской пинакотеке. На ее открытие собрались галерейщики и директора музеев со всего света. Об этом крупном событии в мире искусств много писали, издали специальные книги и сборники. Но мировое признание пришло слишком поздно. Увы, такова печальная участь многих гениев.
Вечерний, сизокрылый
Благословенный свет!
Я словно из могилы
Смотрю тебе вослед.
Писал гениальный русский поэт Арсений Тарковский. Так и гениальный греческий коллекционер Костакис уже только из могилы смог увидеть сияние своей славы и признание во всем мире.
После смерти Георгия Дионисовича его семья передала оставшуюся часть коллекции греческому государству и ее разместили в Музее сосовременного искусства в Салониках. Эти картины и смогут увидеть сейчас любители живописи на выставке «Искусство плюс Утопия».
Владимир Малышев. Афины.
"Российский вестник"
КОММЕНТАРИИ
Форум для отзывов 11 не существует.
